Политическая наука узнаёт больше, но о меньшем

 

Декан факультета социальных наук Андрей Мельвиль размышляет о том, куда двигается современная политическая наука.

Современная политическая наука — «американская» или «международная»?

В конце августа в Вашингтоне состоялась 110-я ежегодная конференция Американской ассоциации политической науки (APSA), в которой участвовали несколько ученых из ВШЭ. Слово «американская» в названии APSA не должно вводить в заблуждение — на самом деле это едва ли не самая значимая в мире профессиональная ассоциация в области политической науки. Фактически это международная по своим масштабам ассоциация, хотя, конечно, есть и влиятельные International Political Science Association, и European Consortium for Political Research, и др. Просто так сложилось, что сейчас именно американские исследователи в значительной мере лидируют в политической науке, при том, что, конечно, есть крупные достижения и у европейских коллег. Заметьте: нынешняя ежегодная конференция APSA была 110-й по счету. Здесь и само время работает на APSA. Напрашивается сравнение с советско-российской политологией (хотя я слово «политология» не люблю), которая формально имеет 25-летнюю историю — только в 1989 году ВАК включила политологию в перечень научных дисциплин в нашей стране.

О масштабе конференции APSA говорит такой факт: количество авторов и соавторов принятых на конференцию докладов превысило шесть тысяч человек, но понятно, что не все они лично присутствовали на конференции. Среди самых заметных авторов докладов на этом форуме были, с одной стороны, признанные классики — Дэвид Кольер, Джон Ферджон, Барбара Геддес, Сидней Верба, Эдвард Мэнсфилд, Роберт Кеохейн, Джозеф Най, Дж. Бингхэм Пауэлл, Пиппа Норрис, Ричард Нед Лебоу и другие. В то же время в американской и мировой политической науке происходит явная смена поколений, и на конференции были представлены доклады таких исследователей, как Беатриц Магалони, Дженнифер Ганди, Ян Теорелл, Свенд-Эрик Скаанинг, Джессика Фортин-Риттбергер, Йорген Моллер, Джейсон Браунли, Милован Сволик, Лукан Уэй, Джозеф Райт и др. Эти имена сейчас на слуху, им принадлежат самые заметные публикации последнего времени по некоторым важнейшим проблемам политической науки — режимные изменения, факторы демократизации, современный авторитаризм, стратегии диктатора, институты в автократиях, государственность, государственная состоятельность и др.

Чем заняться современному политическому исследователю

В современной политической науке — в исследованиях и в образовании — укоренились крупные дисциплинарные направления: политическая теория, сравнительная политика, методология политических исследований, национальная (американская, британская, французская и др.) политика и международные исследования (IR). Это своего рода «зонтики», «кусты», под каждым из которых множество «ответвлений», но именно в таком качестве они сегодня структурируют политическое знание. В самом общем плане под этими «зонтиками» строилась и работа конференции APSA — конечно, с бесчисленными «подтемами».

Любопытные тенденции связаны с политической компаративистикой. Традиционно здесь речь шла преимущественно о кросс-национальных сравнениях или об area studies. Сейчас, кажется, обозначился явный интерес и к субнациональным сравнительным исследованиям, когда в фокусе анализа оказываются сравнения тех или иных аспектов политической жизни регионов отдельных стран или групп стран — членов ЕС, России, Китая, Бразилии и др. Судя по конференции APSA, этот тренд может стать в политической компаративистике достаточно долгосрочным. Кстати, это отчасти может сменить фокус и в так называемых «российских исследованиях». Пик интереса к этой проблематике – по крайней мере, в классическом транзитологическом русле — пройден. Но явно прослеживается внимание к политической регионалистике (в указанном выше субнациональным значении).

Другая заметная тенденция — обостренное внимание к тому, что сейчас называют «сравнительным авторитаризмом». Раньше на переднем плане исследований были проблемы сравнительной демократизации, что отражалось и в учебных планах. Сейчас другие «времена» — эмпирические и теоретико-методологические. И соответственно — обостренный интерес к анализу современных автократий и диктатур, а также разнообразных гибридных режимов (при всей условности этого понятия). В этом направлении, в частности, работает то новое поколение политических исследователей, чьи публикации сейчас наиболее выделяются в «топовых» журналах.

Мы научились измерять отдельные элементы и сегменты явления — все более глубоко и тонко, но приближает ли это нас к пониманию его причин и эффектов? И возникает невольно вопрос: в какой мере мы вообще способны познать окружающий нас политически мир? Не говоря уже о прогнозировании?

Также можно отметить рост интереса к проблематике государства, государственного строительства, государственной состоятельности (state capacity). И это тоже понятно в контексте реальных политических процессов в современном мире — и реакции на них политической науки. Наконец, нельзя не сказать еще об одной сквозной теме конференции APSA — обостренном внимании к анализу современных массовых движений, прежде всего протестных («Арабская весна», «Болотная», «Майдан» и др.). И здесь очевиден дефицит общей теории, соответствующей тенденциям современности.

О чем пишут в научных журналах

Как член редколлегии я присутствовал на ежегодном заседании редколлегии American Political Science Review (APSR), «топового» американского (т.е. и международного) журнала по политической науке. Его импакт-фактор в 2013-2014 году — 3,84, а за пять лет — 5,6. За год в журнал со всего света прислали свыше тысячи рукописей, уровень их публикуемости — 7 процентов. По дисциплинарным направлениям политической науки доминируют публикации по сравнительной политике, они составляют почти половину от всех статей. Год от года снижается доля работ по американской политике и по международным отношениям.

Здесь стоит сделать уточнение: в российской и американской научных традициях разное понимание исследований международных отношений. В Америке (и отчасти в Европе) в политической науке делают различие между работами, которые носят дескриптивный характер, описывают и характеризуют внешнюю политику государств и межгосударственные отношения, альянсы и пр. (то, что у нас принято изучать как международные отношения), и теоретико-методологическими исследованиями, опирающимися на строгие методы и базы данных — вот таких исследований у нас практически нет, поскольку отсутствует соответствующая научная традиция

Большая часть работ, публикуемых в APSR, выполнена с использованием количественных методов. А вот в других ведущих журналах по политической науке — «Comparative Politics» и «World Politics» — значительно выше доля публикаций, опирающихся на качественные методы, как эмпирические, так и нормативные. Это на самом деле ставит большую проблему: можно ли с учетом достигнутого уровня политического знания per se (если, конечно, мы в состоянии его адекватно оценить) высказать предпочтения в отношении используемых методов анализа?

Ответ на этот вопрос совершенно не однозначный.

Почему пресловутый «мейнстрим» — это важно

Некоторые мои уважаемые коллеги с легким пренебрежением относятся к так называемому «мейнстриму» в современной политической науке — им, как и мне, впрочем, хочется чего-то новенького, более оригинального. Но вот здесь я всегда вспоминаю «Логико-философский трактат» Людвига Витгенштейна, в котором, в частности, содержится положение о необходимой методологической «лестнице», которую можно отринуть только после того, как взобрался с ее помощью на новое «плато» знания. Так вот, пресловутый «мейнстрим» в современной политической науке (в том числе с увлечением количественными методами) — это аналог той самой «лестницы», по которой нужно вначале взобраться, а потом уже критиковать и отбрасывать.

Впрочем, здесь есть и другая проблема, и не менее важная, в том числе для дальнейшей динамики современной политической науки. Совершенствование количественных методов, кажется, стало одной из (само)целей PoliSci. Никто не спорит — это один из важнейших компонентов современного политического знания, но только если мы не забываем о реальных, «живых» политических проблемах, лежащих в основах наших изысканий.

Можно ли под микроскопом рассмотреть целый мир?

У меня складывается, и не только после конференции APSA, достаточно четкое впечатление, что нынешний «методный фокус» в политической науке может нуждаться в определенной коррекции. Это то, что я бы назвал, скорее всего — огрубленно, искушением «тонкими» методами.

Дело вот в чем: если посмотреть на самые утонченные публикации в лучших (и не только) журналах по политической науке, то мы увидим, что превалируют статьи с использованием тех или иных количественных методов — при всей условности этого понятия. Но принципиально важно, что, как правило, их предмет — «малые» проблемы, отдельные нюансы. Вопроса нет — это важнейший материал для понимания «общего» — если общий фокус подразумевается. Но это не всегда так. Узнавая все больше о «меньшем», мы рискуем потерять картину «леса» за отдельными «деревьями».

Одна из наших «родовых травм» — это незнание строгих методов, как количественных, так и качественных, и неумение работать с эмпирическими базами данных. «Я считаю, что…» — это не аргумент вовсе

Мы вскрываем все большее количество факторов и нюансы их возможного воздействия на те или иные политические эффекты, но за их множественностью далеко не всегда в состоянии выявить направления причинных связей. В каком-то смысле это аналог теоремы Геделя, когда применительно к множественности тех или иных положений всегда будут те, о которых нельзя сказать, истинны они или ложны. На самом деле — ужасная ситуация для политической науки, особенно нормативной.

Один и тот же эффект может порождаться множеством факторов, о которых нельзя сказать, что он решающий. Да и есть ли он? Может быть, каузальность в политике носит многофакторный характер и источники этих эффектов просто разные?

Да, за последние 25-30 лет политическая наука достигла огромного прогресса в области сбора данных, разработки строгих методов анализа — количественных и качественных. Многое стало более измеряемым и сравнимым в точном смысле этого слова. Но насколько это способствует расширению нашего понимания об окружающем мире?

Допустим, мы смотрим на одно политическое явление, безумно для нас интересное. Мы научились измерять отдельные его элементы и сегменты — все более глубоко и тонко, но приближает ли это нас к пониманию причин этого явления и его эффектов? И возникает невольно страшный для нас вопрос: в какой мере мы вообще способны познать окружающий нас политически мир? Не говоря уже о прогнозировании?

Российская политология и мировая политическая наука

Если посмотреть на список участников конференции APSA, то там немало звучащих по-русски имен. Но когда начинаешь интересоваться деталями, то оказывается, что все они работают не в России, а в зарубежных университетах — от «средненьких» до Гарварда, Стэнфорда и Оксфорда.

Институционально из российского исследовательского сообщества на конференции была представлена только Высшая школа экономики. Докладчиками и содокладчиками были Дмитрий Дагаев, Константин Сонин (включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента), Андрей Яковлев, Евгения Назруллаева и др. С содокладом выступал и наш выпускник, а сейчас студент на программе PhD в UCLA Антон Соболев. Мой доклад был в секции о «Sequencing» - что прежде: сильная авторитарная государственность или демократизация? Я ждал встретить на конференции коллег из МГИМО, МГУ, из Санкт-Петербурга, Новгорода или Казани, но — ни души.

Почему?

Речи нет о какой бы то ни было дискриминации. Но это для российской «политологии» все же - bad news. Меня многие коллеги по цеху критикуют, когда я говорю о «плоском» ландшафте российской «политологии», на котором есть отдельные не «холмы» даже, а «кучки», а в остальном — «топи» и бездонные «провалы», причем самовоспроизводящиеся. Кстати, легко понять, почему так получилось. Кафедры и факультеты политологии ведь возникли в большинстве своем путем переименования кафедр и отделений научного коммунизма, марксизма-ленинизма и пр. Все они вышли из одной «шинели», и эта традиция продолжает себя воспроизводить. Конечно, есть и исключения, возникают отдельные очаги творческой мысли.

Одна из наших «родовых травм» — это незнание строгих методов, как количественных, так и качественных, и неумение работать с эмпирическими базами данных. «Я считаю, что…» — это не аргумент вовсе.

В связи с этим добавлю, пожалуй, что на редколлегии APSR обсуждался вопрос и о новых требованиях к открытости источников, используемых при представлении рукописей для рецензирования. С 2015 года вводится требование представлять документальные подтверждения используемых баз количественных данных для возможной проверки рецензентами или оппонентами. Но в отношении качественных данных этот вопрос не решен.